— Ну что, третий? — Давай, не чокаясь. Мужчины встали, залпом опустошили кружки и замерли на мгновение, склонив головы. Потом сели. Один из них, круглолицый, с погонами майора, медленно достал сигарету, закурил. Второй, с капитанскими знаками различия, отломил маленький кусочек хлеба, и катал его в пальцах, превращая в прессованную массу цвета хаки. — Не понимаю, — сказал майор. — Вот хоть убей — не понимаю. — Ты про что? — Да всё про тоже. Что происходит? Почему так в штабе решают. Вот-вот мы их прижали, на схроны, на базы вышли. Десяток рейдов, полсотни бомбоударов — и всё, никаких дикарей. А нет! Приказывают отступать, сворачивать наблюдение. Зачем? — Потому что дураки, — капитан хлопнул ладонью по столу и выматерился. — Сидят себе по штабам, ничего не знают, ничего не видят. Воют по карте! — И вообще, — горячился майор, — я не понимаю — почему никак это клятая война не закончится?! Ведь сколько уже было моментов! Нажми чуть-чуть, надави — и всё закончится. Так ведь нет! Отпускаем их, отходим. Дикари за это время приходят в себя, зализывают раны — и вперёд на равнины. Убивать и грабить. Ну что мешает отдать приказ на уничтожение?! — А то ты не догадываешься! Смешно даже. Эта война — большие деньги. И все там, — капитан ткнул горящей сигаретой вверх, — на ней наживаются. Прикрыть кормушку? Вот уж дудки! Дураков-то нет. — Да кто ж им платит? Генералам-то? — Да дикари и платят. Ну сам смотри как только их прижмут, наши из штаба: «Цыц, назад». Почему? Получили на лапу и рады. А на солдат им положить. — Тьфу, — сплюнул майор, — аж противно. Пацаны гибнут, а они мошну набивают. На солдатской крови — на святом, брат! — деньги делают. Что-то надломилось в стране. Раньше за солдата душой болели, зря в бой не гнали. А теперь? После Смуты всё псу под хвост. Только деньги всех интересуют. А о солдатах не думают. И охранка — что молчит, почему не арестуют? Неужто и с ними делятся? — А то! Бабло побеждает зло, — капитан плеснул в кружку водки, выпил залпом. — Ты вот о чём лучше подумай. Пока мы возимся с этими дикарями, пока наши генералы сдают солдат, как стеклотару, весь мир над нами смеётся. И поделом! С танками, с пушками, с вертолётами, с роботами, не можем задавить кучку бородачей с автоматами. — Вот уж точно, — закивал майор, — смотрят и смеются. И не дай бог нападут — что мы против них? Выстоим?! Чёрта лысого! Если с дикарями справиться не можем, о какой войне может идти речь!? Сомнут нас, растопчут как тараканов. — Как пить дать, — капитан снова плеснул себе водки. — А эти наверху как-нибудь договорятся. Небось, только спят и видят, как бы за кордон сбежать. С награбленным. Им-то кто бы на нас не напал — всё одно хорошо. Будет ещё от кого бабла получить. — Но я вот чего не понимаю, — майор затушил окурок и отпил из пластиковой бутылки с водой, — неужто император не видит, что происходит? — Куда ему всё увидеть?! — отмахнулся капитан. — Неужто наши генералы не прикроют свои задницы? Наплетут ему с три короба, мол, солдаты плохие, офицеры нерадивые, то да сё, пятое-десятое. Он и поверит. Ему-то из дворца не видно, что у нас тут происходит. — Да уж, — протянул майор, — да уж. Ай, ладно, давай выпьем. Мы с тобой вернулись живыми? И то хлеб! — Давай, — капитан подставил кружку под горлышко бутылки, — вернулись живыми, с наградами — имеем право выпить. Они чокнулись кружками и залпом выпили. За окном кружился снег. * * * Генерал нервно расстегнул ворот кителя и принялся раздражённо расхаживать по кабинету, комкая в руках лист бумаги. Потом ткнул пальцем в селектор: — Начштаба ко мне. Мигом! Через минуту начштаба вошёл в кабинет. Выглядел он помятым, глаза были красные, но держался молодцом. Он уже третью ночь ночевал в штабе — следил за операцией. Всего третий месяц здесь. Из тыловых, но на удивление толковый оказался. Генерал тяжело уселся в кресло. Спросил: — Читали? — Так точно. — Что скажете? — Я не могу себе позволить усомниться в воле императора. Если он… — Прекратите, — оборвал его генерал. — Я не желаю слушать дифирамбы. В вашей преданности правящему дому и лично императору я не сомневаюсь. Я спрашиваю, что скажете о приказе. Начштаба помолчал, хрустнул пальцами: — Желаете честно? — Именно. — Я не понимаю приказа. Операция идёт как надо, мы прижали противника к горам, оседлали перевалы, отрезали пути отступления. По моим сведениям, у них уже не хватает продовольствия и боеприпасов. Нам осталось нанести один — последний — удар и враг будет уничтожен. После этого можно выводить войска и вводить жандармерию. Но отводить войска сейчас… Я не понимаю. Генерал поднялся и подошёл к окну: — И я не понимаю. Опять повторяется та же история. Едва противнику становится совсем жарко, сверху цыкают, и мы отступаем. Раз за разом. Уже четвёртый год одно и тоже…. Начштаба молчал. Генерал посмотрел на него искоса и решился: — Знаете, у меня иногда складывается впечатление, что эти приказы неспроста приходят так удачно для противника. — Что вы имеете ввиду? — Я могу быть с вами откровенным? Настолько, чтобы наша беседа осталась строго между нами. Начштаба выдержал долгий взгляд генерала и сказал: — Да. — Хорошо, — генерал снова сел. — У меня такое ощущение, что дикарям помогают. — В смысле? — У нас есть изменники, — рубанул генерал. — И более того, мне кажется, что измена окопалась где-то на самом верху. Начштаба зашагал по кабинету, затем остановился и повернулся к генералу: — Разрешите предложить? — Разрешаю. — Может быть, стоит ослушаться? — Не понял. — Я предлагаю ослушаться приказа и закончить операцию, — чётко проговорил начштаба. — Вот как, — протянул генерал и откинулся на спинку кресла, прикрыв глаза. Начштаба молчал. Ждал. Наконец генерал открыл глаза, застегнул китель и поднялся: — Нет, приказ есть приказ. Мы с вами люди военные, должны его выполнять. — Даже если приказ откровенно преступный? — Даже в этом случае, — отрезал генерал. — Начинайте выполнять приказ. — Слушаюсь, — щёлкнул каблуками начштаба. — Разрешите идти? — Ступайте, — кивнул генерал. Начштаба уже подошёл к двери, когда генерал окликнул его. Начштаба повернулся. — Я понимаю ваше желание нарушить приказ, — глухо, глядя в стену, проговорил генерал. — Очень хорошо понимаю. Думаю, если подобные приказы будут приходить слишком долго…. Может повториться шестьдесят шестой. Но на этот раз мы будет куда внимательнее в выборе императора… Начштаба понимающе кивнул и вышел. За окном на тонких ветках деревьев отливала свежей зеленью первая листва. * * * — Что ещё осталось? — осведомился худощавый мужчина лет сорока с короткой бородкой у сидящего напротив офицера в чине генерал-лейтенанта, с шевронами представителя охранки. — Не самые утешительные новости, ваше величество. — Рассказывайте. Генерал-лейтенант покопался в папке, лежавшей перед ним и, заглянув в бумаги, продолжил: — В армии зреет недовольство политикой в отношении дикарей. Офицеры считают, что наша политика слишком осторожна… — Полно вам, — прервал его император. — Давайте без экивоков. Офицеры считают, что приказы, приходящие из центра, откровенно идиотские, так? Генерал-лейтенант сдержанно кивнул. — Что-то есть кроме этого? — Да. В среде высшего офицерства начались разговоры о…, — генерал-лейтенант замялся, но под пристальным взглядом императора откашлялся и продолжил, — они стали заговаривать о новом военном перевороте. — Вот это действительно новость, — после некоторого молчания сказал император. — Причина, полагаю всё та же? Наша якобы странная политика на Юге? — Да. — Предсказуемо, — криво улыбнулся император. — На какой стадии подготовка к перевороту? — Пока только разговоры. Вероятность решительных действий мы оцениваем как ниже десяти процентов. В шестьдесят шестом она, осмелюсь напомнить, была восемьдесят три. — Что ж, видимо, у нас есть время. Наблюдайте, решительных действий не предпринимать. Через неделю жду вас с новым докладом. — Слушаюсь, — генерал-лейтенант, поднялся, поклонился императору и вышел из кабинета. Император ещё немного посидел, барабаня пальцами по столу, затем пересел за своё рабочее место. На широком столе стоял ноутбук с государственным гербом на крышке, чернильный прибор и лежала толстая стопка документов. Император вздохнул и принялся за работу. Первым документом в стопке оказался доклад из министерства иностранных дел о новом письме из МИДа западных соседей. Они в очередной раз настойчиво интересовались возможностью выкупа «своих исторических земель». И в очередной раз предлагали смехотворно низкую сумму компенсации. Внимательно прочитав доклад, перевод письма и его оригинальный текст, император взял перо, обмакнул его в чернильницу и размашисто написал поверх доклада: «Затягивайте. Очень похоже, что требование выдвинуто лишь для отвода глаз. Постарайтесь выяснить, чего они хотят на самом деле. Император». После чего снял с чернильного прибора лампу, под лучами которой чернила мгновенно высыхали, провёл ею над резолюцией и отложил доклад в сторону. Следующим был набор писем для похоронок из министерства обороны. Полгода назад император распорядился, чтобы к похоронке прикладывали письмо с его личной подписью. Император раскрыл папку и достал первое письмо: «С превеликой скорбью сообщаем Вам, что Ваш сын погиб во славу Родины. Его смерть не была напрасной, ведь он отдал жизнь за спокойный сон наших подданных. Гибель Вашего сына тяжело отзывается в нашем сердце. Мы соболезнуем Вашей потере и всей душой с Вами». Неожиданно император отшвырнул письмо на стол и, вскочив из кресла, заметался по комнате, шипя сквозь зубы что-то неразборчивое. Через минуту он плюхнулся обратно, одним движением выхватил из ящика стола несколько листов чистой бумаги и принялся писать. «Дорогая..». — Не то! — император отшвырнул лист. «Уважаемая..». — Глупости! — второй лист отправился за первым. В третий раз император написал просто имя и отчество матери погибшего солдата и продолжил: «Ваш сын погиб. Поверьте, мне так же сложно писать об этом, как Вам читать, даже сложнее. Гибель каждого солдата в этой войне я воспринимаю так, словно они мои дети». Он оторвался от письма и взглянул на объёмную фотографию своих детей. Её сделали совсем не давно, за два дня до того, как средний сын отправился в действующую армию на юге. Вслед за старшим. Императрица ругалась беспощадно, но он разрешил сыновьям поступить так. Более того, император гордился тем, что они не только служили в штабе, но и принимали участие в боевых действиях. А чтобы династия не прервалась, он держал младшего подле себя, окружив его максимальной заботой. Император тряхнул головой и продолжил: «Я знаю, что никакие слова не заменят Вам сына, и поэтому не буду их писать. Я лишь смею надеяться, что когда-нибудь вы поймёте и, может быть, простите меня. Ваш император». Он быстро, чтобы не передумать, отложил письмо и взялся за следующее. Сегодня он решил всем ответить собственноручно, не размениваясь на короткие подписи под набранные неизвестно кем тексты. За окном слабо шелестела выгоревшие на июльском солнце листья. * * * — Здравствуй, отец, — сказал император белому надгробию, присаживаясь на маленькую скамеечку, вкопанную рядом. Он часто приходил сюда, когда ему нужно было подумать или выговориться. На могиле отца император чувствовал себя спокойнее, чем где бы то ни было. Какое-то время император молчал. — Знаешь, отец, — начал он, наконец, — когда ты сказал мне, что подданные редко понимают своего государя, я тебе не поверил. И не верил ещё долго. А потом — как всегда, с опозданием — понял, что ты был прав. На шершавую поверхность надгробия выпрыгнул кузнечик и замер, шевеля усами. Император усмехнулся: — Знаешь, отец, а ты делал очень похоже. Кузнечик прыгнул в сторону, император проследил за ним взглядом: — Мне иногда тоже хочется вот так прыгнуть и исчезнуть, чтобы никто не видел, где я, и не мог найти. Император вздохнул. — Мы давно могли бы закончить эту войну. Ещё два года назад. Но я тяну. Я намеренно тяну. Подданные не понимают в чём дело. В армии уж начались разговоры о перевороте. Да, вот так — тебя на трон посадили, меня снимут. Эх… Он махнул рукой, будто разговаривал с живым человеком. Надгробие никак не отреагировало. — Я тяну, отец. Потому что мне нужна эта война. Многие думают, что на ней зарабатываются деньги, но это не так. Любого, кто наживается на этой войне, арестовывают и сурово наказывают. Мне эта война нужна не для наживы. Подул ветер. Император подставил ему лицо и подумал, что это очень похоже на то, как в детстве отец дул ему на лицо, а он закрывался ручонками и смеялся. — Мы ещё очень слабы. Экономика, конечно, выправилась, но сделать предстоит очень много. Армия ужасно запущена. Как бы я не старался, чтобы не делал, но всё равное — всех наших ресурсов не хватит, чтобы её перевооружить как следует в ближайшие пять лет. Мы ещё не оправились от Смуты. А враги вокруг точат зубы. То территорию потребуют, то снижения цен на наше сырьё. Шакалы. Император коротко ругнулся. — Мне нужна эта война. Я прогнал через неё почти всех кадровых офицеров и больше половины призывников. В стране сейчас почти шесть миллионов обстрелянных, опытных солдат. Они умеют воевать, они — наша последняя надежда. Вот поэтому я и тяну. Он замолчал. — Одного боюсь — а вдруг всё это зря? Вдруг не будет нападения и тогда получится, что я зря губил солдат. И без того тяжело похоронки подписывать, а так получится, что из-за моей глупости люди погибли. Как бы ты поступил на моём месте? В повисшей паузе было слышно, как вдалеке раздалась трель горна — это разводящий давал команду сменять караулы у дворца. — Думаю, ты сделал бы правильно — закончил бы эту войну и будь что будет. Император поднялся, подошёл к надгробию и прикоснулся к нему губами. — Спасибо, что выслушал. И вышёл, притворив за собой низенькую калитку ограды. * * * Помощник ворвался в кабинет без стука, словно его кто в спину толкнул. Значит, что-то случилось. — В-ваше величество, в-ваше величество, — заикаясь начал помощник. — Говори внятно, — приказал император, а мысленно сделал себе замечание, что держит у себя эдакого мямлю. — Война, ваше величество! — выпалил помощник. — Только что по нам нанесли ракетный удар! Император сжал пальцы, сломав перо. — И? — Семьдесят процентов ракет уже сбито. По остальным данных пока нет. — Ясно. Немедленно приступить к выполнению директивы «Сорок один-бис». Далее — всех министров ко мне. Сейчас же. Выполнять. Помощник выскочил из кабинета. Император откинулся на спинку кресла. «Началось, — подумал он, прикрыв глаза. — На-ча-лось. Значит, не зря. Господи, не зря, значит». И сглотнул комок в горле, чувствуя, как подступают к глазам слёзы.
Натянуто, очень натянуто. Наш "император" первый чухнет из страны в случае шухера. А война, так уж повелось, что генералы не могут без своих любимых игр. А солдаты...... бабы новых нарожают. Так в России всегда было, и будет, к сожалению!
